Методические пояснения

А) Воспользуемся историческим опытом развития научного направления философии.

1) Многовековая практика применения аристотелевской формально-логической системы показала, что соблюдение логических законов в процессе рассуждений и умозаключений обеспечивает необходимую для научного исследования упорядоченность мышления, но не гарантирует получение истинных результатов - во многих случаях исходные представления (понятия, суждения, умозаключения), принятые по очевидным признакам, только кажутся истинными, но не являются таковыми, так как приводят к рассогласованию результатов мыслимых, прогнозируемых действий с фактически получаемыми результатами практической деятельности.

2) Коперник (1473-1543) показал, что на основе аристотелевского логического "орудия" можно создать иную систему представлений о мире, не менее логичную, чем общепринятая. Таким образом, были поставлены под сомнение не только привычные представления о мироустройстве, но и общепринятый в то время критерий истинности знаний - "самое достоверное из всех начал", ³⁰ определенное Аристотелем в качестве универсального принципа бытия.

3) Галилей (1564-1642), как известно, в дополнение к формальной логике, обнаружил различие между ощущениями: с одной стороны, вызываемыми "качествами, имеющими своими носителями внешние тела"; с другой стороны, связываемыми с качествами, которые "реально существуют только в нас, а вне нас представляют собой не более чем имена" [38, 226] . ³¹ С такой точки зрения, истинными должны были считаться лишь те знания, которые соответствовали первичным, природным качествам вещей, в отличии от не истинных знаний, которые не соответствовали названным природным качествам. Именно это галилеевское решение предопределило возникновение двух специализированных научных философских разделов, один из которых, гносеология, должен был отвечать на вопрос о том, какова сущность критерия, по которому можно отличать бытие от мышления, а другой - онтология, должен был устанавливать (уточнять, по мере развития науки) границу бытия в отличии от мышления в каждой конкретной "точке" вдоль всей линии передового философского (научного) познания.

4) Чуть позднее картезианская философия выразила то же самое, по сути, галилеевское решение, ³² но с гносеологически противоположной позиции, которая в большей мере соответствовала позиции господствующей в то время церкви.

Опираясь на данный исторический опыт разрешения проблем, мы далее должны осуществить следующие шаги: во-первых, принять для руководства в исследовании критерий, с помощью которого можно было бы отличать истинные знания от не истинных; во-вторых, пользуясь избранным критерием истины, уточнить расположение границы между истинным и не истинным по принципиальным проблемам интеллектуальной собственности.

Б) Если принять галилеевскую версию разрешения подобных проблем, ³³ то мы должны иметь в виду следующее:

В галилеевской версии критерием истинности научных знаний принимался, по сути дела, мир природы, понимаемый как мир вещей, с присущими им (первичными) качествами, в отличии от того, что находится лишь в сознании. По этой версии, только те знания должны признаваться истинными, которые соответствуют данному критерию истины (т.е. миру природы, понимаемому в указанном смысле).

В такой философской (научной) системе, имеющей принципиальное гносеологическое решение об истинности научных знаний, в отличии от знаний иного рода, неизбежно возникает следующий вопрос: об универсальном отличительном признаке данного критерия истины - о признаке объектов мира природы, в отличии от того, что миром природы не является.

Версия Галилея предполагает, что таким отличительным признаком, по сути дела, должно быть обобщенное понятие о качествах, имеющих своими носителями внешние тела, в отличии от того, что существует лишь в сознании. Кто-то может сказать, что Галилей подразумевал этот отличительный признак априорно; иные могут утверждать, что в этом отличительном признаке выражен совокупный опыт исследования окружающего мира; кому-то может показаться, что Галилею такое понятие могло быть дано от Бога - мы не затрагиваем вопроса о происхождении данного понятия, а принимаем его таким, каким оно дано нам из исторических источников, как достояние человеческой культуры.

Совокупным результатом в деле совершенствования данного отличительного признака является понятие материи, сформулированное В. И. Лениным (1870-1924): "Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них." [94, 125] Ленинское определение материи, по своей сути, есть ни что иное, как более общая и более точная формулировка того отличительного признака, которым воспользовался Галилей. В данной формулировке сохранилось главное: суть отличительного признака "первичных" объективных качеств вещей состоит в том, что они существуют независимо от сознания человека. Ленинская формулировка, по сравнению с галилеевским решением, усовершенствована в том, что она охватывает главнейшие достижения наук, полученные к началу XX-го века, в том числе, в области изучения общества и психических явлений.

Если преодолеть крайне политизированное отношение к личности В. И. Ленина, то необходимо будет констатировать, что именно его формулировка материи позволила придать понятию "материальный мир" четкий гносеологический смысл. В самом деле, будучи философской категорией (универсальным отличительным признаком того, что Галилей называл "качествами, имеющими своими носителями внешние тела"), само по себе философское понятие "материя" не означает ничего вещественного, никакого естественного качества, а лишь качество гносеологическое, присущее вещам только в одном смысле - в смысле их отличия от того, что существует лишь в сознании, в ощущениях человека. Таким образом, Ленин с помощью формулировки "материя" подытожил опыт накопленный к тому времени в деле определения все более четкой границы между миром материальных объектов и миром нематериального ³⁴ (миром ощущений, представлений, суждений, умозаключений, идей).

Учитывая сказанное, если следовать галилеевской версии развития научного направления философии (науки), то мы, в нашем исследовании, должны воспользоваться отличительным признаком "материя" для уточнения гносеологической сущности интеллектуальной собственности. Другими словами нам, в таком случае, предстоит выяснить: существует ли в материальном мире (в рамках нашего исследования - в реальном обществе) объект, ³⁵ который обозначен термином "интеллектуальная собственность" или интеллектуальная собственность существует лишь в сознании людей? (Мы выделили суть работы, которую мы должны выполнить в данной главе.) Заметим, что выделенный нами вопрос, в силу его гносео-логической однозначности, не может иметь двузначного (и "да", и "нет"), или неопределенного (может быть "да", а может быть и "нет") решения. Как мы помним, формально-логические, в том числе и гносео-логические противоречия нельзя путать с диалектическими противоречиями.

В) Проанализируем и альтернативный подход, а именно, то, что мы должны были бы делать в случае использования альтернативной, картезианской версии развития философии.

Если опираться на исходную предпосылку "Я мыслю, следовательно, Я существую" [52, 316] , то отсюда неизбежно следует вывод о том, что критерий истины должен находиться исключительно в пределах мышления. Мы считаем, что одним из достижений, полученных в данном направлении, является позитивизм О. Конта, который в своем понимании достижений науки действительно не вышел за рамки, как он сам сказал, "развития человеческого ума в различных сферах его деятельности, от его первого простейшего проявления до наших дней", за рамки того, что "человеческий дух создал".

К этому же, картезианскому, направлению развития философии можно отнести и достижения широко известного Венского кружка. Так, принцип верифицируемости, суть которого заключена в том, что понятие или суждение может иметь приемлемое для науки значение только при условии, что оно эмпирически проверяемое, также, по существу, не выходит за рамки мышления. Ведь критерием научной истинности знаний здесь является, по сути дела, особый методический признак - эмпирическая проверяемость этого знания. (Конечно же, для осуществления такой контрольной операции необходимо предполагать наличие позитивной субстанции, по отношению к которой было бы возможно выполнять эмпирическую проверку; но, ведь понятно и другое, понимание этой субстанции во многом должно определяться содержанием и пониманием самой процедуры эмпирической проверки.)

В таких же рамках, в рамках мышления, находится и принцип фальсифицируемости Карла Поппера (1902-1994) - объектом его работы являются те или иные утверждения относимые к науке; инструментом осуществления принципа является, по сути дела, логическая операция. (И в этом случае, предполагаемая субстанция, которая должна содержать факты, способные опровергнуть научную теорию, во многом определяется самой процедурой фальсификации.)

Принимая во внимание данные гносеологические характеристики упомянутых достижений, мы не будем углубляться в их критический или сопоставительный анализ, а будем иметь их в виду в рамках тех представлений, в которых они даны нам исторически.

С этой позиции, с позиции картезианской философии, мы должны были бы, далее, верифицировать и фальсифицировать имеющиеся знания об интеллектуальной собственности, т.е. попытаться "отсортировать" научные знания, имеющие эмпирические основания, от ненаучных.

Г) Принимая во внимание А), Б) и В), ближайшая наша задача должна состоять в том, чтобы обнаружить наиболее противоречивые по своей сути системы представлений об интеллектуальной собственности, а затем попытаться определить какая из этих систем является истинной, принимая для этого упомянутые гносеологические достижения либо галилеевской, либо картезианской версий развития философии.

Следует заметить, кроме того, что в данной главе мы сосредоточиваем исследование в основном на объектах патентного законодательства, поскольку главная задача состоит в поиске принципиальных решений. Если принципиальные решения будут найдены в указанной специальной области, то легче будет найти закономерности и в области объектов авторского права, которые имеют свою специфику.

На этом методические пояснения заканчиваются.

Как мы упоминали во введении, генеральный директор Российского агентства по патентам и товарным знакам А. Д. Корчагин счел необходимым дать разъяснения по вопросу, поставленному в самой простейшей форме: "Интеллектуальная собственность - что это такое?" [85] Сам этот факт - существование данного вопроса, необходимость его разъяснения с позиции руководителя одного из государственных ведомств - может служить косвенным свидетельством о наличии серьезных проблем, сокрытых под кажущейся простотой вопроса.

В заключении статьи А. Д. Корчагин подытоживает свои взгляды и, в частности, пишет: "В отличие от собственности (категории вещного права) регулирующей отношения по поводу конкретных материальных объектов (здания, сооружения, станки, машины и т.п.), интеллектуальная собственность относится к сфере исключительных прав на нематериальные объекты - результаты целенаправленной творческой деятельности человека." [Там же, 41] (Выделено автором.)

Главная мысль выделена самим автором - это отличие "собственности" и"интеллектуальной собственности" по критерию материальности-нематериальности объектов, по поводу которых осуществляется правовое регулирование отношений, при этом, определение"интеллектуальной собственности" через отношения по поводу нематериальных объектов принимается известным, являющимся как бы итогом предшествующего материала статьи. В самом деле, имеется еще один вариант изложения данной мысли: "В отличие от вещного права, оперирующего категориями, регулирующими отношения по поводу конкретных материальных объектов (вещей), интеллектуальная собственность, по существу, представляет собой исключительные права на результаты интеллектуальной деятельности, т.е. нематериальные объекты, которые могут воплощаться в материальных вещах". ³⁶ [Там же, 39] (Выделено нами - В. Б.)

Мы выделили, определение интеллектуальной собственности, которое имеет вполне самостоятельное значение, так как все его компоненты работают на определение данного словосочетания, независимо от первой части предложения, выполняющей вспомогательную функцию. Далее, мы будем иметь в виду именно данное определение, если при использовании термина "интеллектуальная собственность" [там же, 41] нами будет воспроизводиться двойной вариант выделения слов (курсив и жирный шрифт), так, как это сделал автор цитируемой статьи.

Чтобы более четко понять смысл, который А. Д. Корчагин вкладывает в термин "интеллектуальная собственность" , попытаемся выяснить, что может представлять собой опорный элемент данного понятия - "нематериальные объекты".

К сожалению, в статье не дано определения "нематериального объекта" - остается предположить, что его значение должно определяться в соответствии с общепринятыми значениями слов, образующих это словосочетание. В таком случае термин "нематериальный объект" должен обозначать нечто нематериальное, например: идеи, мысли, решения, образы, представления и т.п., имея в виду при этом, что они (идеи...), будучи "результатами интеллектуальной деятельности", "могут воплощаться в материальных вещах".

В таком случае, авторскую формулировку "интеллектуальной собственности" можно изложить в более привычном виде: "интеллектуальная собственность, по существу, представляет собой исключительные права на результаты интеллектуальной деятельности, т.е." идеи, мысли, решения, образы, представления и т.п., "которые могут воплощаться в материальных вещах". Такая формулировка, не меняя существа определения "интеллектуальная собственность" , позволяет сопоставлять его с широким спектром аналогичных взглядов. ³⁷

Ниже мы приводим ряд примеров, в которых интеллектуальная собственность по существу понимается в таком же смысле, как это имеет место у А. Д. Корчагина.

Так, цитируемый нами ранее В. Ф. Анурин, полагает, что "...идея составляет мою частную интеллектуальную собственность...". [8, 213] "Так что они (идеи) - уточняет автор - вполне могут приобрести форму собственности, причем собственности частной, ибо в известном смысле мы вправе рассматривать их как средства производства, вполне способные служить для производства товарной продукции." [Там же, 216] Достаточно четко просматривается позиция автора и в следующей фразе: "Стало быть, все эти знания, определяющие уровень квалификации индивида, мы вправе назвать его интеллектуальной собственностью" [там же, 216]. В этих случаях отчетливо виден подход, состоящий в том, что объектом интеллектуальной собственности являются идеи, знания, или, другими словами, "нематериальные объекты", идеальное.

В 1998 году В. Ф. Анурин уточняет свою позицию. "Дело в том, - пишет он - что объектом интеллектуальной собственности выступает не столько материальное воплощение, сколько знание, информация и право на преимущественное использование этого знания" [9, 46] . В данном случае при определении объекта интеллектуальной собственности наряду со знанием, информацией, т.е. нематериальным, упоминается и материальное. Взаимосвязь того и другого раскрывается следующим образом: "Невозможно считать относящейся к интеллектуальной собственности информацию, существующую в виде просто идей решения каких-то проблем. Это должна быть информация, запечатленная на внешних материальных носителях (в виде рукописей, чертежей, макетов, магнитных и видеозаписей, компьютерных дискет и т. д.), на которых зафиксирована формулировка идей в завершенной вербальной либо иной знаково-символической форме, а также воплощено их техническое исполнение." [Там же, 46] (Выделено автором статьи, причем в оригинале к выделенному тексту дано пояснение в сноске, которая завершается фразой: "Вне материальных носителей информация не существует".)

Если, для более четкого сопоставления позиций, использовать какую-то одну систему терминов, то, в совокупности, подход В.Ф. Анурина можно сформулировать в терминах А.Д. Корчагина в следующем виде: "интеллектуальная собственность, по существу, представляет собой исключительные права на результаты интеллектуальной деятельности, т.е. нематериальные объекты, которые могут воплощаться в материальных вещах", с той лишь поправкой, что слова "могут воплощаться", допускающие существование любого альтернативного варианта, должны быть заменены категоричным термином "воплощены".

Поскольку данную поправку нельзя считать определяющей существо понимания интеллектуальной собственности, сравниваемые подходы можно признать гносеологически тождественными, т.е. имеющими одинаковые или равноценные основания для определения их истинности или ложности.

Н. К. Оконская в 1998 году пришла к выводу: "Единство создаваемой в труде ценности и развития рабочей (интеллектуальной) силы как ее носителя и составляет интеллектуальную собственность." [113, 38] (Выделено автором)

Если учесть, что "ценности" понимаются автором статьи "как вещно зафиксированные человеческие способности" [там же], то можно "расшифровать" выделенный текст следующим образом: в вещах зафиксировано нечто такое, что имеет отношение к "рабочей (интеллектуальной) силе"; очевидно, в данном случае, вещь сама по себе, как материальный объект, не может являться интеллектуальной собственностью без этого нечто; тогда интеллектуальную собственность как раз и будет составлять "единство" материального объекта или вещи и того самого нечто, имеющего отношение к "рабочей (интеллектуальной) силе", надо полагать, нематериального.

По сути дела, и в данном случае, хотя это и изложено в завуалированной форме, речь идет о "нематериальных объектах", которые воплощены в материальных вещах.

Захарова Л. Н., специализирующаяся в вопросах социально-философского осмысления собственности, в одной из работ пишет: "В обществе "третьей волны" нам все еще нужна и земля, и продукты производства, но основным видом собственности становится информация, что представляет революционный сдвиг, поскольку это первая форма собственности, которая является нематериальной, неосязаемой и потенциально бесконечной." [59, 65]

Сопоставим это высказывание с еще одним ее утверждением: ""Белые воротнички" в постиндустриальном обществе заняты в основном умственным трудом, переработкой, усвоением информации. Профессионалы становятся незаменимы в принятии политических решений, они владеют интеллектуальной собственностью." [Там же, 70]

В результате сопоставления можно сделать вывод: автор считает объектом интеллектуальной собственности информацию, при этом подразумевается, что последняя нематериальна. Несложно заметить, что и в данном случае представлен вариант тождественный знакомому нам подходу.

А. М. Орехов в статье "Интеллектуальная собственность в экономическом измерении" утверждает: "Интеллектуальная собственность - это владение знанием, точнее, некоей суммой, количеством знания." "Еще раз подчеркнем: интеллектуальная собственность - это обладание всяким знанием..." [115, 15]

Министерство общего и профессионального образования в 1996 выпустило Справочно-методические материалы в которых, в частности, написано: "Таким образом, интеллектуальная собственность - это гражданские права, установленные в отношении результатов интеллектуальной, творческой деятельности (изобретений, программ для ЭВМ, промышленного дизайна и т. д.), а также "средств индивидуализации" (товарных знаков и т.п.). Отличительной особенностью таких прав является то, что ОБЪЕКТЫ, в отношении которых они возникают, НЕ ИМЕЮТ МАТЕРИАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА." (Выделено в подлиннике) [107, 8-9] Комментарии тут не требуются.

Некое Информационное агентство Соединенных Штатов издало на русском языке брошюру "Защита прав интеллектуальной собственности" [60] , в которой утверждается следующее:

"Интеллектуальная собственность представляет собой информацию, имеющую ценность с точки зрения заложенных в нее творческих идей. Это также информация, имеющая коммерческую ценность.

Права интеллектуальной собственности предоставляются владельцам идей, изобретений и творческий произведений, имеющих статус собственности. Подобно тому, как это происходит с материальной собственностью, интеллектуальная собственность дает ее владельцу право отказывать другим лицам в доступе или в использовании этой собственности." [Там же, 1]

И в этом случае объектом интеллектуальной собственности считается нематериальное: идеи, информация, понимаемая в смысле идеального, т.е. "нематериальные объекты".

В некоторых работах не акцентируется внимание на смысловом значении интеллектуальной собственности, но, при этом подразумевается, что ее объектом является нематериальное, "нематериальные объекты", например, знания или информация, понимаемая как нечто нематериальное.

Так, в работе Б. Розова и Г. Бромберга, озаглавленной "Результаты науки и интеллектуальная собственность", можно лишь путем логического заключения определить то, что подразумевается под объектом интеллектуальной собственности, например, исходя из нескольких высказываний, приведенных ниже: "...объекты интеллектуальной собственности не исчерпываются научным и научно-техническим продуктом" [132, 23] ; "интеллектуальный продукт исследований (созидательное, конструктивное знание)..." [Там же]; "познавательное знание, будучи интеллектуальным продуктом..." [Там же, 24];

Акцентируя внимание на гносеологическом смысле этих высказываний, очевидно, что объектом интеллектуальной собственности в них считается знание, нематериальное.

Или Буч Ю. И., Колесникова М. А. в работе "Проблемы ноу-хау в вузах" (Санкт-Петербургский государственный электротехнический университет) пишут: "Интеллектуальная собственность и права в отношении ноу-хау (служебной и коммерческой тайны) - часто взаимоисключающие понятия в том смысле, что в отношении одной и той же информации (знаний) может быть либо одна, либо другая форма охраны." [29, 37-38] Отсюда также можно сделать косвенный вывод, что авторы объектом интеллектуальной собственности считают информацию, в смысле "(знаний)", т.е. нематериальное.

Данный ряд примеров можно было бы продолжать, но и этого достаточно, чтобы показать широкую и глубокую распространенность в России подхода к пониманию интеллектуальной собственности через посредство нематериального, "нематериальных объектов". Для удобства, назовем данный подход "нематериальным подходом".

Далее рассмотрим, как нематериальный подход к пониманию объектов интеллектуальной собственности реализован в российском законодательстве, т.е. как он закреплен в официальной версии выражения общественного сознания.

Этот вопрос требует специального исследования потому, что, во-первых, весьма непросто обнаружить сам факт такой реализации, а во-вторых, что такое исследование, проведенное на базе отечественного правового материала, является наиболее эффективной подготовкой для анализа зарубежного права в части обнаружения в последнем принципиально иного подхода к пониманию интеллектуальной собственности, по сравнению с российским вариантом. Такой анализ мы осуществляем в следующем параграфе данной главы.

Предварительно сделаем замечание, касающееся специфики работы с законодательными документами. Поскольку законодательные акты имеют особое строение, если можно так сказать, свой язык изложения, мы вынуждены будем осуществлять цитирование фрагментов законодательства почти во всех случаях полными предложениями или даже абзацами. И только в тех случаях, когда это возможно, мы будем использовать широко распространенный в философских произведениях прием встраивания предельно коротких цитат в авторское предложение.

Начнем с рассмотрения Патентного закона Российской Федерации, введенного в действие Постановлением Верховного Совета Российской Федерации от 23 сентября 1992 года, № 3518-1, который предназначен для регулирования отношений, возникающих в связи с объектами так называемой промышленной собственности.

Более точно: "Раздел I Общие положения" Патентного закона Р.Ф. устанавливает, что им регулируются "...отношения, возникающие в связи с созданием, правовой охраной и использованием изобретений, полезных моделей и промышленных образцов..." (См. Статью 1 Закона),

Учитывая это, реализация нематериального подхода к пониманию "интеллектуальной собственности", по знакомому нам определению последней, (определение, выведенное из утверждений А. Д. Корчагина) должна состоять в том, что перечисленные виды объектов (изобретения, полезные модели и промышленные образцы) должны рассматриваться как "нематериальные объекты". Однако, в данном Законе нет на это прямого указания или разъяснения. Кстати, в Законе нет специальных определений "изобретения", "полезной модели", "промышленного образца" - видимо, предполагалось, что смысл этих понятий настолько очевиден, что не может вызывать никаких сомнений.

Однако, если в отношении "изобретения" несложно допустить вариант его понимания как "нематериального объекта" (например, в виде идеи нового технического решения), то в отношении "полезной модели" или "промышленного образца", такой подход вовсе не очевиден, а, напротив, вызывает сомнения: модель, образец представляются прежде всего как вещи, как материальное.

Текст первого раздела Закона, названного "Общие положения", не содержит каких-либо более подробных сведений о названных объектах, в нем нет оснований считать изобретения, полезные модели или промышленные образцы "нематериальными объектами", соответственно, в нем нет оснований считать реализованным нематериальный подход к пониманию интеллектуальной собственности. Попытаемся обнаружить искомые основания, изучая "Раздел II. Условия патентоспособности".

Пунктом 1 Статьи 4, в частности, определено: "Изобретению предоставляется правовая охрана, если оно является новым, имеет изобретательский уровень и промышленно применимо". Далее по тексту Закона даны разъяснения того, как необходимо понимать новизну, изобретательский уровень и промышленную применимость изобретений. Однако, и из этой информации невозможно однозначно определить, считает ли законодатель изобретение материальным объектом или, напротив, "нематериальным объектом".

Не вносит определенности и пункт 2 Статьи 4, в котором, наряду с понятием "изобретение" вводится еще одно понятие - "объект изобретения". Устанавливается, в частности, что "Объектами изобретения могут являться: устройство, способ, вещество, штамм микроорганизма, культуры клеток растений и животных, а также применение известного ранее устройства, способа, вещества, штамма по новому назначению." ³⁸

Отметим, что, в совокупности, дополнительно введенное понятие "объект изобретения" может означать лишь материальное, так как, например, "вещество" нельзя считать "нематериальным объектом", если не нарушать эмпирических основ научно-технической терминологии, т.е. если не уходить в область отвлеченных от объективной реальности представлений, характерных для различного рода теорий парапсихологии, спиритизма, магии и т.п.

Итак, необходимо различать "изобретение", которому может быть предоставлена правовая охрана, и "объект изобретения", в отношении которого правовая охрана непосредственно Законом не установлена, который, надо полагать, служит лишь для целей определения патентоспособности путем разграничения сферы применения изобретений.

Однако, использование в Законе понятия "объект изобретения" не проясняет вопроса о том, считается ли само "изобретение" материальным или "нематериальным объектом". В самом деле, можно рассуждать так, что объектом изобретения подразумевается, например, устройство самолета, имея в виду его конкретную новую вещественную конструкцию - материальный объект, при этом самим изобретением можно считать самолет, имеющий данное устройство, конструкцию, - тоже материальный объект. Можно рассуждать и по другому: при том же материальном значении объекта изобретения, само изобретение считать идеей, мыслью, техническим решением, которое воплощено в новой конструкции.

Что касается полезных моделей, ситуация не менее неопределенная. Так, пунктом 1 Статьи 5 Закона установлено: "К полезным моделям относится конструктивное выполнение средств производства и предметов потребления, а также их составных частей. Полезной модели предоставляется правовая охрана, если она является новой и промышленно применимой." В этом случае, по существу, для обозначения охраняемого Законом объекта наряду с термином "полезная модель" введен другой термин "конструктивное выполнение средств производства и предметов потребления..." Но и с учетом такого дополнения практически невозможно определить, является ли полезная модель - конструктивное выполнение непременно "нематериальным объектом" или это объект материальный.

Аналогично обстоит дело и в отношении промышленного образца. Пунктом 1 Статьи 6 установлено: "К промышленным образцам относится художественно-конструкторское решение изделия, определяющее его внешний вид. Промышленному образцу предоставляется правовая охрана, если он является новым, оригинальным и промышленно применимым." Как видно, и в данном случае, по существу, наряду с термином "промышленный образец" введен дополнительный термин "художественно-конструкторское решение изделия", при этом остается открытым вопрос о том, является ли промышленный образец - художественно-конструкторское решение изделия "нематериальным объектом": напротив, появляется основание считать этот объект материальным, поскольку о нем говорится как об имеющем свойство определять внешний вид изделия.

Кроме рассмотренных разделов, в Законе содержится еще только один раздел, который может быть использован для выяснения существа вопроса о реализации нематериального подхода к пониманию интеллектуальной собственности - это "Раздел IV. Исключительное право на использование изобретения, полезной модели, промышленного образца". ³⁹ Исследуем его.

В соответствии с пунктом 1 Статьи 10 Закона "Патентообладателю принадлежит исключительное право на использование охраняемых патентом изобретения, полезной модели или промышленного образца..." Еще раз подчеркнем, что по Закону объектом исключительного права является изобретение, полезная модель или промышленный образец.

Как же это право обеспечивается?

Пунктом 2 указанной статьи установлено: "Продукт (изделие) признается изготовленным с использованием запатентованного изобретения, полезной модели, а способ, охраняемый патентом на изобретение, - примененным, если в нем использован каждый признак изобретения, полезной модели, включенный в независимый пункт формулы, или эквивалентный ему признак."

Последним пунктом законодатель дает разъяснение того, как надо понимать "использование" изобретения, полезной модели. Как видно, использование изобретения по Закону необходимо определять не непосредственно, а через вспомогательные элементы, такие как "продукт (изделие)" и "признаки изобретения, полезной модели..."

То, что это именно так, подтверждается и в пункте 3 Статьи 10, где установлено: "Нарушением исключительного права патентообладателя признается несанкционированное изготовление, применение, ввоз, предложение к продаже, продажа, иное введение в хозяйственный оборот или хранение с этой целью продукта, содержащего запатентованное изобретение, полезную модель, промышленный образец, а также применение способа, охраняемого патентом на изобретение, или введение в хозяйственный оборот либо хранение с этой целью продукта, изготовленного непосредственно способом, охраняемым патентом на изобретение." (Выделено нами - В. Б.)

В вышеприведенном фрагменте Закона мы выделили объект, по которому надлежит судить о нарушении "исключительного права патентообладателя", - продукт (изделие), который бесспорно является материальным объектом, (на основании выше цитированного п. 2 Статьи 10). Таким образом, в п. 3 Статьи 10 формально зафиксировано, что именно продукт (изделие) - материальный объект только и может реально, непосредственно охраняться данным Законом.

Но, в таком случае, становится совершенно непонятной, противоречащей пункту 3, роль другого объекта исключительного права патентообладателя - изобретения, в отношении которого формально продекларировано данное право (п. 1 той же Статьи 10), но которое (продекларированное право), как оказывается, не может быть реализовано непосредственно.

Для более ясного понимания сути имеющегося в Законе противоречия воспользуемся плакатами, изображенными на рисунке 1.

С помощью Рисунка 1 наглядно показана двойственность объекта одного и того же права: исключительное право продекларировано в отношении одного объекта - изобретения (см. плакат 1), а реализация этого права предусмотрена в отношении совершенно другого объекта - продукта (изделия), содержащего изобретение (см. плакат 2). Это формальное противоречие Патентного закона Р. Ф. имеет принципиальное значение.

В самом деле, если изобретение, или полезную модель, или промышленный образец считать материальными объектами, то метод определения исключительного права патентообладателя на использование изобретения через другой объект - продукт (изделие) является совершенно неоправданным, создающим в Законе путаницу и неоднозначность его понимания. Ведь в случае материальности изобретения, нарушение исключительного права на его использование могло бы быть в любых ситуациях легко определено и реализовано непосредственно, хорошо известными научно-техническими средствами, на основе имущественного ("вещного") права собственности.

Иная картина получается в том случае, если предположить, что изобретение, полезная модель, промышленный образец подразумеваются в Законе как "нематериальные объекты". При этом условии, и в самом деле, невозможно непосредственно проконтролировать использование или неиспользование изобретения, полезной модели или промышленного образца: нематериальное невозможно объективно обнаружить доступными для человека средствами. В этом случае, чтобы формально обеспечить охрану права на использование "нематериального объекта", нет иного пути, кроме представления "нематериального объекта" в материальном виде, в материальной форме, в материальной оболочке, воплощенным в материальное. Видимо, именно с этой целью, для защиты предполагаемого нематериального объекта, создан п. 2 Статьи 10, в котором определяются признаки по которым "продукт (изделие) признается изготовленным с использованием запатентованного изобретения..."

"Это и понятно: - констатирует реальную ситуацию А. М. Орехов - включить идею в ее чистом, идеальном состоянии в сферу правового регулирования просто физически невозможно; вот и приходится связывать ее с материальным субстратом и регулировать юридически все вместе." [115, 14]

Таким образом, в результате проведенного анализа, можно сделать следующие выводы:

1) В Патентном Законе Р. Ф. формально имеется возможность двойственного понимания объектов промышленной собственности: либо нематериальными, либо материальными объектами.

2) Если предположить, что объекты промышленной собственности являются материальными объектами, то в законе обнаруживается принципиальное формальное противоречие, состоящее в несовпадении между объектом, в отношении которого продекларировано исключительное право, и объектом, в отношении которого данное право может быть объективно реализовано. При таком предположении данное право может трактоваться неоднозначно, следовательно, оно не может эффективно выполнять возлагаемые на него функции.

3) Если же предположить, что объекты промышленной собственности являются нематериальными объектами, то указанное в предыдущем пункте принципиальное формальное противоречие можно рассматривать как логически неизбежное решение, необходимое для создания Закона, формально удовлетворяющего критериям работоспособного правового акта.

Учитывая вышеприведенные выводы, а также рассмотренную нами позицию Генерального директора Российского агентства по патентам и товарным знакам А. Д. Корчагина, изложенную в статье [85] , и ряд приведенных нами примеров, содержащих тождественные взгляды, имеются веские основания считать, что в Патентном законе Российской Федерации реализован именно нематериальный подход к пониманию интеллектуальной собственности.

Этот вывод подтверждается еще и тем фактом, что такой же, нематериальный подход к пониманию интеллектуальной собственности, зафиксирован, в отношении авторского права, в Основах гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик, принятых Верховным Советом СССР 31 мая 1991 г., которые были введены в действие на территории Российской Федерации с 4 августа 1992 г., - в п. 4., ст. 134 Основ сформулировано следующее положение: "Авторское право на произведение не связано с правом собственности на материальный объект, в котором произведение выражено."

Таким образом нематериальный подход к интеллектуальной собственности представляет собой не отдельные решения относительно тех или иных видов объектов, а единую систему, последовательно реализованную в действующем российском законодательстве.

§ 2. Материальный подход
к пониманию объектов интеллектуальной
собственности

В зарубежном патентном законодательстве, также как и в российском, отсутствует прямое указание на то, считается ли изобретение материальным или нематериальным объектом. Поэтому выяснение интересующего нас вопроса можно осуществить только путем логических выводов, исследуя практическую суть законодательства.

Великобритания.

Первая статья Закона о патентах 1977 г. изложена в следующем виде:

"1. Патентоспособные изобретения. (1) Патент может быть выдан только на изобретение, которое:

(a) является новым;

(b) обладает изобретательским шагом;

(c) обладает возможной промышленной применимостью;

(d) не подпадает под действие пунктов (2) и (3) настоящей статьи." [119, 146]

Данным положением отчетливо зафиксировано, что объектом патентного права Великобритании может являться только изобретение.

В статье "4. Промышленная применимость" установлено: "изобретение считается промышленно применимым, если его возможно изготовить или использовать в любой отрасли промышленности, включая сельское хозяйство". [Там же, 149] Поскольку речь идет об изобретении, которое "возможно изготовить", следовательно, термином "изобретение" однозначно обозначен материальный объект.

Проверим наш вывод, используя материал раздела "Нарушение патентов" (т.е. в той части законодательства, в которой российские законодатели вынуждены были ввести формальное противоречие в понимание объекта, защищаемого патентным правом).

Цитируем: "60. Понятие нарушения. (1) С учетом положений настоящей статьи лицо нарушает патент на изобретение, если оно в период действия патента совершает одно из следующих действий в Соединенном Королевстве в отношении изобретения без согласия патентообладателя:

(a) когда изобретение представляет собой продукт, - его изготовление, продажа или предложение к продаже, использование и ввоз или хранение с целью продажи или для других целей;

(b) когда изобретение представляет собой способ, - ..." [там же, 215]

Из цитируемого источника видно, что и в данном разделе Закона именно изобретение охраняется патентом, при этом оно (изобретение) безусловно считается материальным объектом, поскольку оно, в одном из видов своего существования, представляет собой продукт, допускающий возможность его изготовления - этого нельзя было бы сказать о "нематериальном объекте", не нарушая общей логики и устоявшихся значений терминов языка.

Показательна в этом отношении и статья "64. Право на продолжение использования изобретения, начатое до даты приоритета", в пункте (4) которой установлено следующее:

"(4) Когда любое лицо отчуждает другому лицу запатентованный продукт на основании права, предоставляемого по пункту (2) настоящей статьи, то это другое лицо и любое лицо, получившее свои права от него, имеет право распоряжаться этим продуктом точно так же, как если бы он был отчужден единственным зарегистрированным владельцем." [Там же, 221]

Здесь речь идет о запатентованном продукте, т.е. об изобретении, (имеется в виду, видимо, тот случай, "когда изобретение представляет собой продукт"), который может отчуждаться другому лицу. Если учитывать, к тому же, что в данном случае речь идет о лице, не владеющем патентом, а действующем лишь по праву преждепользования, то отчуждаемый этим лицом запатентованный продукт - изобретение может быть только материальным, но ни как не "идеальным объектом". ⁴⁰

Подводя итог, следует отметить, что для англичан, по всей видимости, вообще не существует альтернативы по отношению к материальному пониманию "изобретения" (совершенно также, как для современных российских законодателей не существует альтернативы для идеального понимания этого термина). В качестве косвенного подтверждения данного положения можно привести текст статьи "изобретение" из толкового английского словаря: "Изобретение сущ. 1. Процесс (действие) изобретения 2. Что-либо изобретенное: Компьютер был замечательным изобретением." ⁴¹ Пример с компьютером снимает всякие сомнения в материальном понимании "изобретения" по-английски.

Соединенные Штаты Америки.

Исследуем "Свод законов США", "Раздел 35 - Патенты".

В части II "Патентоспособность изобретений и предоставление патентов", в Главе 10 "Патентоспособность изобретений" дано странное на первый взгляд определение:

"§ 100. Определения. В настоящем разделе, если иное не вытекает из контекста:

(a) термин "изобретение" означает изобретение или открытие;

(b)..." [120, 326]

Внешняя тавтологичность данного определения является, по всей видимости, следствием попытки дословно перевести английский герундий на русский язык, в то время как в последнем такая форма языка не существует. Чтобы исключить возможность субъективного толкования данного определения, мы оставим его без выводов по существу нашего вопроса, заметив, однако, что перевод законодательных актов с английского языка на русский может содержать неточности объективного характера и, следовательно, понимание тех или иных терминов, использованных в законодательстве, необходимо выверять в общем контексте документа.

Более определенная информация содержится в следующем параграфе:

"§ 101. Патентоспособные изобретения. Любой, кто изобретет или откроет новые и полезные способ, машину, изделие или композицию вещества или новое и полезное их усовершенствование, может получить на них патент в соответствии с условиями и требованиями настоящего раздела." [Там же, 326]

Изложенное в данном параграфе позволяет сделать однозначный вывод, что патенты США выдаются на изобретения, которые суть материальные объекты, такие как машина, изделие и т.п.

Такое же материальное значение "изобретения" зафиксировано в требованиях законодательства США, предъявляемых к заявке на патент, в частности, к описанию:

"§ 101. Описание. Описание должно содержать в письменной форме описание изобретения, метода и способа его изготовления и использования в таких полных, ясных, сжатых и точных выражениях, чтобы любой специалист в области, к которой изобретение относится или с которой оно наиболее тесно связано, мог его изготовить и использовать, а также лучшего, по мнению изобретателя, способа осуществления изобретения." [Там же, 329]

В данном параграфе неоднократно говорится об изготовлении изобретения, что предполагает его понимание не иначе, как материальным объектом.

Проверим наши выводы на материале той части патентного законодательства США, которая устанавливает правовое содержание патента:

"§ 154. Содержание и срок действия патента. Каждый патент содержит краткое название изобретения и указание о предоставлении патентообладателю, его наследникам или правоприемникам на срок в 17 лет, при условии выплаты пошлин, как предусмотрено в данном разделе, права исключать других от изготовления или продажи изобретения в пределах США с отсылкой к описанию его особенностей." [Там же, 340-341]

И в данном случае речь идет об изобретении, которое может изготавливаться, следовательно оно рассматривается как материальный объект.

Дополнительный довод в пользу материального подхода к пониманию изобретения можно получить, исходя из понимания общих принципов построения патентной системы США. Например, факт существования в системе патентов США патентов на растения, (Глава 15. Патенты на растения) [там же, 351-352], может расцениваться в качестве убедительного довода в пользу материальности объектов, на которые направлено патентное законодательство США. ⁴²

Далее исследуем материалы Свода законов США, касающиеся промышленных образцов ("Глава 16. Промышленные образцы")

Цитируем:

"§ 171. Патенты на промышленные образцы. Любой, кто создаст новый, оригинальный и служащий украшением образец изделия, может получить на него патент при соблюдении условий и требований настоящего раздела." [Там же, 352]

В данном фрагменте законодательства однозначно установлено, что объектом права является "образец изделия" - это не оставляет никаких сомнений в том, что дело касается только материальных объектов.

Наконец, рассмотрим понимание изобретения в связи с нормами, регламентирующими охрану патентов США:

"§ 271. Нарушение патента. (a) Поскольку иное не предусмотрено настоящим разделом, нарушает патент любой, кто без правомочий изготовляет, использует или продает в пределах США в течение срока действия патента какое-либо запатентованное изобретение." [Там же, 378]

И в данном случае речь идет об изобретениях, которые могут быть изготовлены, т.е. о материальных объектах.

Таким образом, в Своде Законов США, касающихся патентов, последовательно выдержан материальный подход к пониманию изобретений и промышленных образцов, которые, как мы ранее показывали, принято относить к объектам промышленной собственности и, соответственно, к объектам интеллектуальной собственности.

Франция.

Исследуем французский Закон о патентах на изобретения. [119, 522-553] В данном Законе нет определения "изобретения", которое имело бы указание на материальное или нематериальное понимание значения этого термина, поэтому, так же как и в предыдущих случаях, мы будем рассматривать положения, содержащие практические нормы.

Так, в Статье 1-ter, в пункте 2. говорится о том, что наниматель может "требовать предоставления ему полного или частичного права собственности на изобретение или на пользование изобретением, вытекающего из патента на изобретение его служащего." [Там же, 523] Из этого фрагмента можно судить о том, что во французском Законе изобретение может быть непосредственным объектом права собственности, что может рассматриваться в качестве косвенного аргумента в пользу материального подхода в понимании изобретения.

Рассмотрим пункт 4 Статьи 8, в котором установлено следующее:

"4. Положения абз. 1-3 данной статьи не исключают патентоспособности вещества или смеси, относящихся к уровню техники, которые применяются для осуществления способов, подпадающих под действие абз. 4. ст.6, при условии, что их применение в одном из способов, указанных в этом абзаце, не относится к уровню техники." [там же, 526]

Мы обращаем внимание на то, что в данном фрагменте говориться о "патентоспособности вещества или смеси" - это является веским аргументом в пользу материального подхода. Вместе с этим следует отметить, что французский Закон содержит некоторые статьи, дающие основание для двусмысленной трактовки изобретения в смысле его материальности-нематериальности. Например, так, как это имеет место в Статье 10:

"Изобретение считается промышленно применимым, если его предмет может быть изготовлен или использован в любой отрасли промышленности, в том числе и в сельском хозяйстве." [Там же, 527]

В данном фрагменте материальность предмета изобретения не вызывает сомнения, однако, само использование этого дополнительного термина создает формальную возможность двусмысленного понимания термина "изобретение", так же, как это имеет место в российском законодательстве при использовании термина "объекты изобретения". В самом деле, в одном случае тут можно понимать "изобретение" как термин, обозначающий любые подпадающие под действие патента материальные объекты, при этом сложный термин "предмет изобретения" можно понимать как обозначение конкретной разновидности объектов, например, таких, как "продукт, являющийся предметом патента" или "способ, являющийся предметом патента" (см. Статью 29, пункты a) и b) [там же, 534]). Однако, формально возможен и другой вариант, при котором термин "изобретение" может пониматься в смысле какого-либо нового технического решения (идеи, знаний, информации в смысле знаний и т.п.), которое может воплощаться в вещах, называемых предметом изобретения.

Несмотря на имеющиеся во французском Законе частные возможности формального двусмысленного понимания объектов промышленной собственности, в нем нет ни прямых, ни косвенных свидетельств нематериального подхода законодателей к пониманию промышленной, а, значит, и интеллектуальной собственности.

ФРГ

Исследуем Патентный закон ФРГ. В Патентном законе ФРГ нет определения изобретения, поэтому, как и в предыдущих исследованиях, для решения вопроса о материальности или нематериальности изобретений мы будем использовать фрагменты текста разного функционального назначения.

В соответствии с § 1 Закона:

"Патенты выдаются на изобретения, которые являются новыми, основываются на изобретательской деятельности и могут быть применены промышленным путем." [Там же, 554]

Другими словами, то, на что выдаются патенты, (или, как сказали бы французские законодатели), предмет патента есть изобретение.

Рассмотрим далее фрагмент из § 2 Закона:

"Патенты не выдаются на: 1) ...

2) сорта растений или породы животных, а также преимущественно биологические способы выведения растений и животных. Это правило не применяется к микробиологическим способам и продуктам, полученным с помощью этих способов, а также к сортам растений, которые не приведены в перечне видов к Закону об охране сортов растений, и к способам выращивания какого-либо из таких сортов растений." [Там же, 554-555]

Из этого фрагмента следует, что патенты, выдаваемые на изобретения (см. § 1), могут выдаваться на микробиологические способы и продукты, полученные с помощью этих способов, а также сорта растений, за исключением упомянутых ограничений. В данном случае изобретение однозначно понимается как материальный объект.

Об этом же свидетельствует и пункт (3) в § 3:

"(3) Если вещества или смеси веществ относятся к уровню техники, то их патентоспособность не исключается в соответствии с абз. 1 и 2 ..." [Там же, 555]

Учитывая, что в соответствии с § 1 патентоспособность определяется по отношению к изобретению, в данном фрагменте речь идет именно об изобретениях, которые могут быть веществами или смесями веществ, т.е. о материальных объектах.

В целях достижения наиболее точного понимания значений использованных в Законе терминов, ниже полностью воспроизведен § 9 Закона:

"Действие патента заключается в том, что только патентообладатель правомочен использовать запатентованное изобретение. Любому третьему лицу запрещается без согласия патентообладателя:

1) изготавливать, предлагать к продаже, вводить в оборот, или использовать, или в указанных целях ввозить, или хранить продукт, являющийся предметом патента;

2) применять или, если третье лицо знает или на основании обстоятельств очевидно, что применение способа без согласия патентообладателя запрещено, предлагать к применению в сфере действия настоящего закона способ, являющийся предметом патента;

3) предлагать к продаже, вводить в оборот или использовать, или в указанных целях ввозить или хранить продукт, изготовленный непосредственно по способу, являющемуся предметом патента." [Там же, 557-558]

В первом абзаце § 9 речь идет о действии патента в отношении запатентованного изобретения. Эту же мысль можно выразить другими словами, что предметом патента является изобретение или, что то же самое, объектом охраны патента является изобретение.

Из последующих пунктов § 9, кроме основного смысла данной нормы, можно сделать вывод, что предметом патента, т.е. изобретением, могут быть: продукт, способ, продукт, изготовленный непосредственно по способу. Если при всем этом учесть, что один из вариантов изобретения - продукт, являющийся предметом патента, можно изготавливать, как об этом говориться в п. 1), то можно сделать уверенный вывод о понимании изобретений как материальных объектов.

Что касается законодательства ФРГ в отношении полезных моделей и промышленных образцов, мы используем одно из официальных изданий ВНИИПИ - [157] .

Цитируем:

"В ФРГ действует Закон о полезных моделях от 2 января 1968 г., в котором указывается: "Производственная аппаратура, предметы потребления или части их охраняются настоящим законом в качестве полезных моделей, поскольку они служат производственным или потребительским целям в силу их новой формы, расположения или устройства" (§ 1)". [Там же, 91]

"В ФРГ образцы охраняются "Законом об авторском праве на рисунки и модели (Закон о промышленных образцах) от 11 января 1976 г." "Образцами считаются новые и оригинальные объекты" (§ 1 Закона). Образец должен представлять собой изделие, которое выполнено промышленным способом и может быть использовано в промышленности." [Там же, 103]

Из данных фрагментов видно, что в законодательстве ФРГ полезные модели и промышленные образцы считаются материальными объектами.

В целом из законодательных документов ФРГ можно сделать вывод о том, что в нем последовательно выдержан материальный подход к пониманию объектов промышленной собственности и, соответственно, интеллектуальной собственности.

Австрия

Исследуем австрийский Патентный закон 1970 г. Первый абзац параграфа первого устанавливает следующее:

"§ 1. Патентоспособные изобретения. (1) Патенты выдаются на изобретения, которые являются новыми (§ 3), не вытекают для специалиста очевидным образом из уровня техники и применимы промышленным путем." [119, 19]

Далее рассмотрим фрагмент раздела "Действие патента":

"§ 22. (1) Действие патента состоит в том, что патентообладатель имеет исключительное право изготовлять промышленным путем предмет изобретения, вводить его в оборот, предлагать к продаже или использовать.

(2) Если патент выдан на способ, то его действие распространяется также и на изделия, непосредственно изготовленные этим способом." [Там же, 29]

Из первого абзаца фрагмента видно, что предмет изобретения однозначно считается материальным объектом, поскольку в тексте говорится о его изготовлении.

Анализ второго абзаца фрагмента позволяет сделать соответствующий вывод и в отношении изобретения: учитывая, что "патенты выдаются на изобретения" (§ 1), фраза "если патент выдан на способ" дает основание считать способ одним из видов изобретения, а в таком случае, к изобретению же относятся упоминаемые далее "изделия, непосредственно изготовленные этим способом" - из этих данных материальность изобретения определяется однозначно. Правильность наших выводов подтверждает фрагмент из § 31, в котором, в частности, установлено: "Если предметом изобретения является способ, то это правомочие распространяется также на его применение." [Там же, 32]

Тем не менее, мы ранее уже встречались с подобной лингвистической конструкцией, в которой используется понятие "предмет изобретения", и видели, что она может содержать в себе возможность двусмысленного понимания термина "изобретение". Однако в австрийском Патентном законе также имеются и прямые свидетельства материального понимания изобретения. Например, в § 31 имеется следующая фраза: "Это правомочие охватывает изготовление, введение в оборот и предложение к продаже изобретения". [Там же, 32] Упоминание об изготовлении изобретения свидетельствует об однозначном понимании последнего как материального объекта.

Таким образом, имеются убедительные свидетельства о том, что в действующем Патентном законе Австрии используется материальный подход к пониманию изобретения и, следовательно, материальный подход к пониманию интеллектуальной собственности в части изобретений.

Конвенция о выдаче европейских патентов (Европейская патентная конвенция) от 5 октября 1973 г.

В Европейской патентной конвенции нет специального определения "изобретения", нет и статей, которые можно было бы трактовать в пользу того или иного подхода к пониманию интеллектуальной собственности. И все-таки, имеется достаточно убедительный аргумент, позволяющий вне всякого сомнения считать, что в Европейской патентной конвенции реализован материальный подход.

Дело в том, что "Часть вторая" Европейской патентной конвенции называется "Материальное патентное право" [57, 29] : это означает, что такие важнейшие вопросы как "Патентоспособность" (Глава I.) [там же], "Лица, имеющие право на подачу заявки и получение европейского патента, - указание имени изобретателя" (Глава II.) [там же, 31], "Действие европейского патента и заявки на европейский патент" (Глава III.) [там же, 33], "Заявка на европейский патент как объект собственности" (Глава IV.) [там же, 37] по европейским понятиям относятся к материальному патентному праву.

Если учесть при этом, что в странах участницах Конвенции, как мы выше выяснили, в патентных законах реализован материальный подход к пониманию интеллектуальной собственности, то имеются все основания утверждать, что "Материальное патентное право" - это не отвлеченное название, а системообразующий термин, отображающий саму суть нормативных актов, содержащихся в данном разделе.

Конвенция о европейском патенте для общего рынка (Конвенция о патенте Сообщества) от 15 декабря 1975 г.

В данной Конвенции, как и в Европейской патентной конвенции, часть вторая озаглавлена тем же системообразующим термином - "Материальное патентное право" [там же, 190].

Кроме того, в Конвенции о патенте Сообщества имеются весьма существенные для исследуемого нами вопроса моменты: в тексте мы находим прямые доводы в пользу материального понимания изобретения.

В самом деле, рассмотрим, например, фрагмент Статьи 29 "Запрещение прямого использования изобретения"

Патент Сообщества предоставляет его обладателю право запретить третьим лицам без его согласия:

a) изготавливать, предлагать, вводить в оборот, применять или ввозить, или хранить в указанных целях продукт, являющийся предметом патента;

b) применять способ, являющийся предметом патента, или,..." [там же, 191].

В данном фрагменте, как это следует из заголовка, речь идет о прямом использовании изобретения, следовательно, именно об изобретениях говорится в абзацах a) и b). Необходимо обратить внимание на то, что термин "предмет патента" используется здесь для обозначения разновидностей изобретений, таких как продукт или способ, и, следовательно, любые из названных предметов патента - суть изобретения. Учитывая это, а также и то, что "продукт, являющийся предметом патента", предполагается таким, который можно "изготавливать", можно уверенно констатировать: в патенте Сообщества реализовано материальное понимание изобретений.

Наверное нет необходимости дальнейшего рассмотрения патентных правовых систем зарубежных стран и их сообществ, ⁴³ так как выше рассмотренных материалов достаточно для выводов относительно общего состояния изучаемой нами проблемы. ⁴⁴

Завершая исследование зарубежного права, необходимо отметить, что некоторые российские специалисты используют материальное понимание интеллектуальной собственности, но делают это весьма неоднозначно.

Так, например, В. К. Андреев, рассматривая "Некоторые правовые проблемы учета интеллектуальной собственности" [7] , сообщает, что в самом начале 90-х годов, при введении Закона о собственности в РСФСР, предполагалось, что "на продукты интеллектуального и творческого труда распространялись традиционные правомочия собственника - владения, пользования и распоряжения". [Там же, 39]

Однако, в следующем же предложении эта мысль (условно назовем ее "первой мыслью") дополняется "исключением" и приобретает совершенно иной смысл. "Единственное исключение - продолжает автор - состояло в том, что отношения по созданию и использованию ... объектов интеллектуальной собственности регулируются авторским правом и иными актами гражданского законодательства." [Там же.] Такое "исключение" формально отрицает первую мысль о распространении традиционных правомочий собственника на продукты интеллектуального и творческого труда.

Если же рассмотреть практическую сторону этого "единственного исключения", то выявляется следующее: при исследовании патентного законодательства мы имели возможность убедиться, что в одном случае патентное право не является "исключением" по отношению к традиционным правомочиям собственника (материальный подход к пониманию интеллектуальной собственности), а в другом, оно (упомянутое право) является основой особого права собственности на "нематериальные объекты" (нематериальный подход к пониманию интеллектуальной собственности), - этой разницы автор не замечает.

Далее по тексту В. К. Андреев поясняет свое понимание ситуации другими словами: "объект интеллектуальной деятельности рассматривался как обычная вещь - дом, станок и т.п." [Там же.] И в этом случае данное пояснение только на первый взгляд кажется однозначно выражающим материальный подход к пониманию интеллектуальной собственности. Мы уже показывали ранее, что материальное понимание "объектов интеллектуальной деятельности" (то, на что направлена мысль) может иметь место в одном и том же правовом акте наряду с нематериальным пониманием "продуктов интеллектуального и творческого труда".

Еще пример. В учебнике [138] на стр. 25 автор пишет: "Прежде всего, важнейшим отправным началом патентного права является признание за патентообладателем исключительного права на использование запатентованного объекта. Это положение, являющееся краеугольным камнем патентной системы, означает, что только патентообладатель может изготавливать, применять, ввозить, продавать и иным образом вводить в хозяйственный оборот запатентованную разработку." Здесь "запатентованная разработка", т.е. то, что запатентовано, безусловно имеет значение материального объекта, т. к. она (запатентованная разработка) может быть изготовлена (этого нельзя было бы сказать про нематериальный объект).

Описывая "Объекты изобретений" [там же, 358] с этой позиции, автор, видимо, не допускает мысли о том, что понятия "объект изобретения" и "изобретение" могут обозначать диаметрально противоположные объекты - как в правовом (практическом), так и в философском (гносеологическом) смысле. Он, в частности, подтверждает это следующими словами: "Восстановленная в России патентная форма охраны прав на объекты промышленной собственности имеет ту же сущность, которой она обладает во всем мире." [Там же, 461] Однако, в ходе нашего исследования мы имели возможность убедиться в том, что в действительности дело обстоит гораздо сложнее, чем это кажется многим специалистам.

Итак, в результате исследований, проведенных в настоящей главе мы обнаружили существование принципиально противоположных подходов к пониманию объектов интеллектуальной собственности. Более того, эти варианты понимания одних и тех же объектов имеют гносеологически противоположные значения. В самом деле, при нематериальном понимании объектов интеллектуальной собственности, будь то технические решения, или "духовное имущество", или "информация" в смысле знаний, эти объекты относятся к сфере идеального. С другой стороны, при материальном понимании объектов интеллектуальной собственности, будь то новый компьютер, или новый способ, реализованный в виде технологического процесса, или новый роман, имея в виду вещи и материальные процессы, эти объекты относятся к сфере материального.

Оценивая возможности дальнейшего исследования, заметим, что полученные результаты могут рассматриваться с разных направлений, в разных системах знаний, или, точнее говоря, в разных мировоззренческих системах.

Например, с одной стороны, они могут рассматриваться, в том смысле, что мы непосредственно обнаружили противоположности в обществе, которые являются воплощением противоречия, имеющего корни в мышлении или в мыслящем самого себя духе, как это утверждал Гегель. В этом случае первопричина возникновения данных противоположностей должна находиться в сфере мыслительного освоения окружающего мира. С этой точки зрения реальной почвой для деятельности мыслящего духа должен являться политический институт общества, через который, в частности, осуществляется формирование правовых нормативов, в том числе и тех, которые определяют тот или иной вид понимания объектов интеллектуальной собственности.

Противоречие между материальным и идеальным пониманием объектов интеллектуальной собственности должно было, по этой версии, первоначально сформироваться в мышлении, как источник всякого движения мысли, а затем, в процессе разрешения этого противоречия, проходя через процесс реализации духа в объективном мире, это противоречивое понимание принимает форму обнаруженных нами противоположностей. По этой версии, далее, мышление должно сосредоточится на обнаружении единства и борьбы обнаруженных противоположностей, которые должны в них присутствовать по самой их природе, поскольку они есть воплощение духа с присущими ему противоречиями, являющимися первоисточником данных противоположностей.

Гегелевская версия понимания причин развития мира, была детализирована на почве социологии Максом Вебером. В самом деле, объектом социологического анализа в его трудах выступают прежде всего политические и правовые отношения. Если использовать представления М. Вебера о сфере власти, сфере экономики и сфере ценностей, с помощью которых развиваются идеи господства, имея в виду такие его "чистые" типы как господство традиционное, харизматическое и легальное, то обнаруженное нами двоякое понимание объектов интеллектуальной собственности можно объяснить лишь внутренними мотивационными рычагами человеческого взаимодействия в сфере политических отношений - именно это и интересовало М. Вебера как социолога политики. В таком случае, основным объектом дальнейшего исследования должна стать управляющая бюрократия, которая, с такой позиции, только и могла породить и тот и другой варианты понимания объектов интеллектуальной собственности.

Кстати, начиная с Вебера, таким путем пошли многие исследователи, такие как Роберт Кинг Мертон - американский социолог, почетный профессор Колумбийского университета, Джон Бенедикс - американский социолог, Фрэнк Селзник - немецкий социолог, Альвин Гоудднер - американский социолог, а также представитель альтернативной социологии Сеймур Мартин Липсет и др. Их объединяет то, что они главное внимание уделяли анализу функций и структуры бюрократии, представляя ее как общественное явление.

С другой стороны, в рамках другой мировоззренческой системы, полученные нами результаты могут быть поняты в том смысле, что мы обнаружили лишь одно из проявлений базового общественного противоречия, имеющего корни в общественно-экономических (классовых) отношениях. Такой подход соответствовал бы марксистскому учению.

С этой позиции идеальное и материальное понимание объектов интеллектуальной собственности необходимо было бы объяснять как фрагмент отражения в надстроечных компонентах общества (в политике, идеологии), как одно из следствий всеобщего социального конфликта между "классом эксплуататоров" и "классом эксплуатируемых", который, в соответствии с марксистской теорией, лежит в основе процесса исторического преобразования капиталистической общественно экономической формации в коммунистическую формацию.

В таком случае, поиск объяснения факта существования разных вариантов организации практических дел, связанных с интеллектуальной собственностью, которые мы обнаружили анализируя правовые системы стран Запада и России, необходимо было бы осуществлять путем выявления взаимосвязи между процессом классовой борьбы и его реализацией в интеллектуальной сфере деятельности, и, отслеживая, кроме того, то, как отражается эта разновидность классовой борьбы в классовом сознании борющихся сторон. На уровне исследования процесса такого отражения, мы и должны были бы выйти на проблему материального и идеального в ее многочисленных проявлениях, одним из которых, предположительно, оказалась бы совокупность обнаруженных нами фактов.

Однако, те факты, которые мы обнаружили в данной главе в результате исследования правовых систем, принципиально не вписываются в общую систему данного учения. Дело в том, что теория борьбы классов, при ее последовательной разработке, приводит к выводу о неизбежной идеализации и идеалистичности всех официальных компонентов "надстройки" в капиталистическом обществе, в котором вся власть находится в руках "класса эксплуататоров", и, напротив, в бесклассовом обществе (начиная с переходной стадии социализма - по Ленину) все компоненты "надстройки" естественным образом формируются на материалистической основе. В нашем же случае, мы обнаружили совершенно противоположную ситуацию: материальный подход к пониманию объектов интеллектуальной собственности используется в правовых системах капиталистических государств; а в аналогичной правовой системе России, прошедшей социалистическую стадию развития, используется, напротив, нематериальный подход.

Конечно же, нет смысла рассматривать возможные варианты осуществления дальнейшего исследования интеллектуальной собственности с позиций всех направлений, известных в философии, имея в виду кроме "социологического идеализма" и "исторического материализма" также и "географический детерминизм", "биологический детерминизм", "психологическое направление", "техницистское направление", которые рассматриваются в [88] . Мы согласны с автором этого учебника в том, "что ни одно из них не в праве претендовать на абсолютную истину в последней инстанции" и что, "рассматриваемые течения при всей их односторонности содержат в себе - каждое - значительную долю истины" [там же, 27-28]. Вместе с этим, предложенное автором учебника направление "к синтезу социально-философского знания" [там же], реализуемое, надо полагать, в дальнейшем тексте, не может быть использовано нами для решения исследуемой проблемы, поскольку материалы учебника не касаются интеллектуальной собственности.

Оценим ситуацию, не связывая себя рамками какой-нибудь доктрины, стараясь исходить только из полученных результатов.

Итак, благодаря тому, что в данной главе исследование проблемы было введено в гносеологическую и онтологическую сферы, появились весомые основания для преодоления односторонних, как это выяснилось в ходе формально-логического анализа представлений об интеллектуальной собственности, которые имеют место в отечественной специализированной литературе.

Следует обратить внимание на то, что многие формально-логические противоречия, которые были выявлены в первой главе, разрешились путем обнаружения объективных фактов, но, вместе с этим, выявилось коренное противоречие, которое пронизывает все аспекты проблемы, причем создается впечатление, что оно существует в объективной общественной реальности, в виде противоположных общественных систем или институтов.

В целом, на данной стадии исследования нам удалось обнаружить не только гносеологически противоположные взгляды на исследуемый объект, но и те варианты по-разному организованной общественной практики, которым они соответствуют. Таким образом, на первый план в исследовании выступают по-разному организованные системы государственного стимулирования и развития новационной и инновационной деятельности населения, функционирование которых регламентируется рассмотренными законами. Сам факт существования указанных систем требует научного объяснения.

Глава III.
Государственная система стимулирования и развития новационной и инновационной деятельности населения (условное название - «интеллектуальная собственность»)

§ 1. Зарождение и формирование нового общественного
института

Методические пояснения

В результате анализа формально-логических, гносеологических и онтологических аспектов проблемы интеллектуальной собственности, исследование выведено на уровень такого противоречия, которое пронизывает всю проблему, причем cоздается впечатление, что каждая из противоречивых сторон существует в общественной реальности, в виде объективно функционирующих общественных институтов. Следовательно, по эмпирическим основаниям, ни одна из сторон обнаруженного коренного противоречия (в отношении нематериального или материального понимания объектов интеллектуальной собственности) в принципе не может быть ошибочной - они обе верны, хотя, и формальнологически, и гносеологически противоречивы между собой.

Такой принципиально противоречивый результат свидетельствует о том, что исследование должно быть выведено на уровень диалектического анализа. ⁴⁵

Как известно, диалектическая система, достаточно полно описывающая процесс мышления человека об объектах, которые меняют свою сущность, была создана Гегелем. Также известно, что генеральная идея Гегеля, состоящая в объяснении причин изменения любых вещей развитием духа, была подвергнута всесторонней основательной критике и отвергнута наукой, но никто не имел и не имеет возражений по поводу сопутствующего открытия Гегелем противоречивого характера осмысления людьми этих объективных процессов изменения вещей.

Мы приняли эту обогащенную историей гегелевскую установку в качестве методического основания и наше исследование является, по сути дела, экспериментальным вариантом применения указанного методического подхода.

Таким образом, для снятия обнаруженного диалектического противоречия (для выяснения вопроса о том, какой из вариантов понимания объектов интеллектуальной собственности является более приемлемым в практической деятельности) дальнейшее исследование направляется на изучение истории возникновения, развития и преобразования интеллектуальной собственности, рассматриваемой уже не в качестве мыслительной проблемы, а в качестве общественного института, реально функционирующего в обществе.

На этом методические пояснения заканчиваются.

Продолжая исследование интеллектуальной собственности и рассматривая ее уже в качестве общественного института, отметим, что при всем многообразии взглядов на сущность интеллектуальной собственности, специалисты солидарны в том, что к данному явлению относятся отношения между людьми, регулируемые патентными законами, и законами об авторских правах. Мы и далее сосредоточиваем внимание в основном на отношениях, регулируемых патентным законодательством.

Поскольку нематериальное понимание интеллектуальной собственности вошло в оборот в России около 10 лет назад, ⁴⁶ а отсчет ее материального понимания можно вести с 1623 года, когда "при короле Якове Стюарте был принят "Статут о монополиях"" [138, 12] , ⁴⁷ то прежде всего мы должны направить наше исследование на фундаментальную часть истории развития этого объекта.

Итак, до середины прошлого тысячелетия, до возникновения первых прообразов патентных законов, взаимодействие между людьми по поводу и посредством вещей, ⁴⁸ среди которых вероятно были и открытия, и изобретения, регулировались только институтом собственности, который, как отмечает И. Л. Андреев, "зарождался на спорных границах и служил первоначально защите естественно-биологических и созданных своими руками искусственных предпосылок культовой и хозяйственной деятельности от притязаний со стороны "чужих" общин, племен, индивидов." ⁴⁹ Так как отношения собственности являются базовыми отношениями, в условиях которых возник и развивался специальный вид отношений по поводу новаций и инноваций, рассмотрим эти базовые отношения более подробно.

Современные представления об общественном институте собственности не однозначны. Так, Тикин В. С. в 1994 году утверждал, что "до сегодняшнего дня не установилось общепринятое понятие "собственности" [148, 60] . В самом деле, в литературе можно встретить: "внутренний источник саморазвития собственности" [26, 26] (нечто похожее служит предметом обсуждения и в работе [14] ); К. А. Хубиев считает, что собственность "представляет собой ... живой, диалектически воспроизводящийся ... процесс" [145, 165] ; для Круглова В. В. "собственность есть категория, абстракция ..." [90, 16] , и, в то же время, "собственность - это отношение к материальным благам ..." [там же, 17], и, одновременно, "собственность - это присвоение ..." [там же, 17], и т. д.

Составители сборника [71] тоже предложили читателям широкий спектр мнений по данной проблеме. Из предложенных работ наиболее интересным трудом является, на наш взгляд, статья Н. А. Алексеева [3] , написанная в 1928 году. Н. А. Алексеев в качестве одной из предпосылок принял положение о существовании "доправовых основ собственности" и, тем самым, выдвинул альтернативный вариант по отношению к исключительно правовому пониманию происхождения собственности.

Отметим, что определение собственности исключительно через институт права сопряжено с трудностями, вызванными неопределенностью самого института права. В самом деле, даже при беглом взгляде на панораму теоретических подходов к пониманию права нельзя не заметить картину "искусственного", умозрительного наслоения противоречивых подходов:
"теория естественного права", "психологическая теория права", "позитивистская теория права", "историческая школа права", "социологическая школа права", "марксистская теория права" (- это по источнику [145] );
"романо-германская правовая семья", "социалистическое право", "общее право", "мусульманское право" (-это по источнику [50] );
"нормативный подход к праву", ""социологический" подход к праву", "философский подход к праву", "интегративный подход к пониманию права" (- это по источнику [147] ) и т. д.

В. М. Сырых делает вывод, что такое положение является свидетельством низкого уровня правовой науки, "вынужденной пока что довольствоваться рядом оригинальных, но весьма противоречивых и недостаточно аргументированных гипотез" [145, 421].

Н. А. Алексеев, может быть предвидя этот ряд "недостаточно аргументированных гипотез", обратился к доправовым основам собственности, но, как мы полагаем, он провел этот принцип не вполне последовательно. Дело в том, что существо собственности раскрыто Н. А. Алексеевым через четыре основы: субъект собственности [3, 350-352] ; объект собственности [там же, 352-356]; отношение субъекта собственности к объекту (содержание института) [там же, 356-358]; правоотношение, связывающее собственника с другими субъектами права [там же, 358-361]. Здесь, как нам представляется, обнаруживается недоработанность теоретического построения Н. А. Алексеева, состоящая в том, что в данной системе отсутствует базовое основание собственности - само общество.

Мы усовершенствовали алексеевский вариант: предложенная нами система есть совокупность следующих оснований: субъект отношений собственности; объект отношений собственности; общество.

Поскольку в предложенную систему включено общество, это позволяет осуществлять исследование собственности с привлечением археологических источников.

Так, раскопки захоронений, относящиеся к глубокой древности, свидетельствуют о том, что в обществе уже тогда существовали принципы сохранения ценностей неприкасаемыми: ведь чтобы захоронение сохранилось до наших дней, прежде всего оно должно было сохраниться от посягательств современников этих захоронений. Это означает, что уже в древнейшем обществе существовал и реально действовал запрет на использование вещей, которые попадали в захоронение. Имея этот факт в виду, можно предположить, что аналогичные принципы действовали и в отношениях между живущими людьми, а не только по отношению к умершим, - по-видимому, уже тогда в обществе существовал общественный институт всеобщего и неограниченного во времени запрета на использование тех вещей, которые принадлежат другому человеку.

Из этого следует, что уже в глубокой древности процесс добычи или завладения объектом, осуществляемый на животном уровне развития исключительно с позиций силы, был заменен в человеческом обществе двумя совершенно разными процессами: процессом присвоения ⁵⁰ (о котором мы можем только догадываться) и процессом обладания уже присвоенным объектом, в основе которого действовал всеобщий запрет на использование вещей (подобно попавшим в захоронение), принадлежащих какому-либо члену данного общества. ⁵¹

Принимая во внимание сведения о состоянии современных взглядов на общественный институт собственности, а также древнейшие основания собственности, полученные с использованием нашего подхода к рассмотрению этого явления, далее перейдем непосредственно к исследованию исторического периода, связанного с возникновением патентных законов.

Итак, в преддверии создания патентных законов принципы присвоения объектов субъектом, основанные на всеобщем запрете (за исключением собственника) по отношению к уже присвоенным вещам, имели к тому времени четкую исторически обусловленную определенность - в частности, присвоение осуществлялось соответственно общественному положению субъекта. Так, крестьянин, находящийся в феодальной зависимости, мог присваивать только часть производимого им продукта, другую его часть присваивал феодал, который, в свою очередь, обязан был пополнять королевскую казну.

Используя усовершенствованную нами систему оснований собственности, мы будем рассматривать далее систему {(субъект собственности)-(объект собственности)-(общество)} в период создания нового общественного института, получившего в наше время название "интеллектуальная собственность". Продолжительность этого периода можно считать с момента, предшествующего принятию в Англии "Статута о монополиях" до конца XIX века, когда патентные законы были не только внедрены внутри отдельных государств, но и прочно укоренились в международных отношениях.

Действующая в начале указанного периода феодальная система отношений собственности содержала в себе возможность для торгового обмена товарами, причем рыночные условия, в которых производился обмен, фактически обеспечивали равные права участников рынка, независимо от их общественного положения. Принцип присвоения объектов, основанный на феодальных отношениях между людьми, все более входил в противоречие с той новой ветвью общественного института собственности, которая развивалась на основе рыночных отношений.

Рассмотрим изменения, происходившие в отношениях между людьми по каждому из оснований предложенной нами системы собственности.

Изменения общества мы исследуем на примере Англии. ⁵²

Чтобы обеспечить систематичность обзора тех изменений, которые претерпевало общество в данном периоде, воспользуемся концепцией 8 сфер общественной жизни (Нижегородская философская школа проф. Л.А. Зеленова), в соответствии с которой оно рассматривается в виде сфер: экологической, экономической, научной, управленческой, художественной, педагогической, медицинской, физкультурной, связанных между собой "законом обращенности каждой сферы на каждую" [61, 18] . ⁵³

Изменения в экологической сфере общества

С конца XIV столетия, и, в большей мере, в XV веке большинство населения Англии фактически превратилось в "свободных крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, за какими бы феодальными вывесками ни скрывалась их собственность" [101, 728-729] . Средневековый уклад жизни обеспечивал большинству населения возможность жить из поколения в поколение на одной и той же земле, т.е., практически, в неизменных внешних экологических условиях.

Однако, благодаря усовершенствованиям, накопившимся во всех сферах жизни общества, наиболее развитые государства получили возможность систематически снаряжать экспедиции для того, чтобы выйти за пределы уже освоенного экологического пространства. Началась эпоха Великих географических открытий. Экологическое равновесие, сложившееся между природой и обществом на основе обработки одних и тех же земель, было нарушено. Восполнение необходимых жизненных ресурсов можно было осуществлять уже не за счет сохранения плодородия обрабатываемых земель, лесов и пастбищ, а за счет разграбления все новых и новых необъятных колоний, совершенно не заботясь о восполнении природных ресурсов.

Таким образом, в середине второго тысячелетия в экологической сфере общества произошел прорыв, который, нарушив сложившееся в средние века равновесие между человеком и природой, обусловил его дальнейшее стремительное развитие. Конечно же, этот прорыв имел и негативную сторону. Его можно расценивать и как губительное для первозданной природы нашествие людей, которые, "выплеснулись" из зоны сбалансированного обитания.

Изменения в экономической сфере общества

Если попытаться укрупненно определить характер изменений, произошедших в указанном периоде, используя при этом только те параметры, которые можно зафиксировать в естественных единицах измерения, то мы обнаружим лавинообразный процесс наращивания количества находящихся в общественных отношениях (в отношениях собственности) вещей, причем, как по их количеству, так и по их разнообразию; при более подробном рассмотрении, мы выявим и тот факт, что увеличение это произошло в основном за счет новых или улучшенных вещей, которые никогда ранее в общественных отношениях не участвовали. Вместе с этим, объективным фактом является и то, что и сами вещи, вовлеченные в общественные отношения, являются участниками и, следовательно, реальными компонентами (или "реактивами", или "катализаторами", или "стимуляторами") процесса преобразования общественных отношений. ⁵⁴ В этом смысле необходимо подчерктуть, что новые, усовершенствованные вещи, вовлеченные в общественные отношения, являются материальными носителями человеческого прогресса.

Следовательно, при анализе экономического развития общества нельзя упускать из вида процессы создания и введения в общественные отношения новых и усовершенствованных вещей (инноваций).

Поскольку в начале рассматриваемого периода рыночные отношения имели характер ничем не регулируемой "свободной конкуренции", ⁵⁵ и, следовательно, использование известных результатов технических усовершенствований (изобретений) ничем не регламентировалось, то путем логических рассуждений можно доказать следующее: если все производители имеют возможность беспрепятственно использовать известные усовершенствования и продавать соответствующие товары на рынке, ни один из его участников не сможет покрыть затраты, произведенные на эти усовершенствования. Дело в том, что каждый из участников сможет в таком случае возместить только ту часть затрат, которая количественно выражается временем, общественно необходимом для создания данного усовершенствования, отнесенным на весь объем выпускаемых товаров данного типа. В то же время, конкретный создатель изобретения и, он же, производитель инновации несет конкретные затраты, равные всей сумме затрат, которые распределяются только на конкретный объем данного производителя.

Следовательно, в условиях "свободной конкуренции", при обоюдной заинтересованности продавцов и покупателей в продаже и покупке лучших потребительных стоимостей (в подавляющем большинстве случаев являющихся инновациями), реализация этого интереса практически невозможна, поскольку экономические последствия таких действий не выгодны ни для одного из участников экономических отношений.

Таким образом, вопреки широко распространенному мнению о том, что капитализм, основанный на модели "свободной конкуренции", является естественным стимулятором технического прогресса, мы обнаружили прямо противоположное, что капитализм, в основе которого заложена модель "свободной конкуренции", блокирует развитие инновационной деятельности. Капитализм не мог развиваться и никогда не развивался по модели свободного, т.е. ничем не ограниченного, рынка.

Итак, на основе анализа отношений, осуществляющихся в экономической сфере по схеме "свободного" рыночного капитализма, невозможно описать процессы развития общества. Следовательно, факторы, являющиеся истинными стимуляторами прогресса общества, необходимо искать в других сферах общества. ⁵⁶

Управленческая сфера общества

Рассмотрим характерный исторический эпизод: "Джон Ломб, один из трех братьев, владеющих предприятием по кручению и продаже шелка, отправился в Италию и сумел достать себе модель в одной из тамошних фабрик... Шелковая фабрика с усовершенствованными машинами была в 1719 г. сооружена в Дерби Ломбом и его братьями. На этой фабрике имелось 26586 колес, которые приводились в движение одним водяным колесом... Парламент дал ему 14000 ф. ст. за сообщение секрета производства..." ? это фрагмент из работы W. Gouge A Short History of Paper Money and Banking in the United States. Philadelphia, 1833, Part 11, p. 133-134. [Цитируем по К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 46, Ч II , 299]

Из приведенного текста видно, что и до введения специальных патентных законов, государственные органы активно вмешивались в вопросы, связанные с овладением новыми техническими решениями.

Однако, по мере развития естественных наук, количество технических усовершенствований стало лавинообразно увеличиваться. Государство, в силу его ограниченных возможностей, не могло опекать каждую техническую новинку так, как это было сделано в отношении "секрета производства" Ломба из Дерби. Таким образом возникал комплекс проблем, связанных с государственным стимулированием особого рода деятельности, которую мы называем в настоящее время инновационной.

Итак, отметим характерные особенности той ситуации:

Во-первых, государство, вставшее на капиталистический путь развития, не могло устраниться от стимулирования инновационной деятельности, так как того требовала межгосударственная конкуренция.

Во-вторых, государство принимало на себя заботу о "секретах производства", что входило в противоречие с принципами свободной конкуренции и создавало условия для процветания коррупции.

В-третьих, применяя данный способ своего участия в развитии инновационной деятельности, государство было принципиально не в состоянии, управлять нарастающим потоком технических усовершенствований.

Выход из подобной ситуации был найден еще в 1623 году путем введения специальной системы государственного стимулирования новационной деятельности, которая, в ее первичном варианте, была осмыслена как "Статут о монополиях". ⁵⁷ Конечно же, эта система, являясь классическим образцом рационального вмешательства человека в ход общественных процессов, в корне нарушала основные принципы действующих общественных отношений и, тем более, она входила в противоречие с принципами "свободного" (нерегулируемого людьми) развития капитализма, с принципами свободы деятельности, но она была принята обществом и закрепилась в нем на столетия.

Рассмотренные нами особенности, предопределившие ведущую роль государства в процессе создания патентных систем, как правило, ускользают из поля зрения весьма опытных специалистов. Например, А. П. Сергеев пишет: "Оценивая значение этих первых законов, следует отметить, что основной их целью было ограждение интересов издателей и промышленников." [138, 12] Мы полагаем, что данное утверждение нуждается в более основательной привязке к историческим реалиям, поскольку, именно "оценивая значение этих первых законов", должна учитываться вся совокупность исторических фактов, из которой следует, что основной целью патентных законов были и остаются (как это доказано в данном исследовании) политические и экономические интересы государства, заключающиеся в необходимости всестороннего и интенсивного прогресса, в то время как государственная дифференцированная поддержка тех или иных слоев или профессиональных групп населения - это только одно из средств достижения указанных выше целей государства.

Кстати, отметим, что все подобные законы сводились в то время не к предоставлению изобретателю (или промышленнику) каких-то особых полномочий, а, напротив, лишь к ограничению деятельности всех других участников рынка, кроме изобретателя охраняемого объекта, общепринятые права которого не ограничивались.

Научная сфера общества, как мы уже упоминали, также имеет непосредственное отношение к изучаемому общественному явлению.

В этой связи, поскольку физика является фундаментом для разделения философии на "философию природы" и "философию души" и для последующего развития всех частных наук, рассмотрим период становления физики как науки [150, 355-356] .

Ученые, создававшие в тот период научные достижения, конечно же, предполагали возможное широкое применение своих изобретений, но, вместе с этим, они не стремились к получению коммерческой выгоды. Что же побуждало их заниматься научной (в том числе и инновационной) деятельностью? Есть мнение, что "это был ... своеобразный социальный проект (наподобие платоновского государства) и было неизвестно, удастся ли этот замысел реализовать" [152, 124] . Не исключая этой гипотезы, мы учитываем и другие мотивации: занятия ремеслом, мануфактурой, коммерцией считались уделом людей далеких от высшего общества; стихийный рынок не создавал еще долгосрочных экономических стимулов для использования научных изобретений; научные изобретения составляли, если можно так сказать, ничтожную "ценность" в сравнении с общечеловеческой значимостью фундаментальных научных достижений; ученые имели средства к существованию за счет высокого положения в обществе или покровительства со стороны высших титулованных особ, выражающих интересы государства.

Начиная с 1662 года, официальная позиция государства по отношению к научной деятельности стала твердо определенной - было утверждено Лондонское Королевское общество для развития естественных наук. Это событие подтвердило коренную заинтересованность государства в развитии научных исследований. Важно подчеркнуть, что в 1662 году была создана система государственного стимулирования научной деятельности, наряду с тем, что уже почти сорок лет прошло с момента принятия "Статута о монополиях", предназначенного для стимулирования инновационной деятельности. Регулирующее воздействие государства и в этом случае затрагивало коренные принципы "свободного" капитализма - были внесены радикальные изменения в сам принцип присвоения объектов собственности, или, как его называл упоминаемый нами Н. Н. Алексеев, в "норму капиталистического присвоения собственности" [3, 392] .

Аналогичные изменения происходили и в художественной, педагогической, медицинской и физкультурной сферах общества, которые мы не имеем возможности рассматривать в силу конкретной специализации данного исследования.

На этом мы заканчиваем исследование изменений, происходивших в обществе ⁵⁸ в период становления нового общественного института, и переходим к характеристике основных изменений субъекта собственности.

Принципиальные изменения субъекта собственности, наблюдаемые в данном периоде, внешне выражаются в основном в резком увеличении его возможностей производить промышленную продукцию.

Еще одним "детищем этого промышленного переворота является английский пролетариат" [161, 44] . Необходимо иметь в виду, что капиталистический принцип присвоения, который лежит в основе указанной тенденции классового расслоения общества, был принят в период буржуазных революций как коренное требование революционных масс, стремящихся к "свободе" деятельности и демократии.

Однако, необходимо обратить внимание, что в основе самого промышленного переворота использовался не этот, непроизвольно сложившийся, принцип присвоения, а рационально созданный в виде прообразов патентных систем и научных обществ, который, сохранялся и совершенствовался управляющими элитами даже при смене общественно-экономических формаций и государственного строя.

Далее рассмотрим какие в данном периоде претерпел изменения объект собственности.

По марксистской версии, поскольку "в мануфактуре исходной точкой переворота в способе производства служит рабочая сила," а "в крупной промышленности - средство труда", то "прежде всего ставится задача исследовать, каким образом средство труда из орудия превращается в машину". [101, 382] Таким образом, в марксистской теории каждое новое изобретение представляется как закономерное следствие предшествующего технического достижения - на этом основании, превращение "орудия" в "машину" рассматривается как некий сам по себе совершающийся (объективный, как бы, независимый от сознания) процесс. ⁵⁹ Кажется, что именно в этом и состоит главное изменение объекта собственности, характерное для данного исторического периода.

Однако, если политэкономия исследует побудительные мотивы пролетариев, которые силой обстоятельств вынуждены были устраивать забастовки, ломать машины, свергать правительства, то, тем более, необходимо исследовать те мотивы и общественные условия, которые побудили ткача Джемса Харгривса создать прядильную машину "Дженни", цирюльника (!) Ричарда Аркрайта - ватер-машину, сельского священника (!) Картрайта - ткацкий станок и т. д. Эта сторона общественных отношений до настоящего времени остается во многом не изученной, хотя она и не менее важная, на наш взгляд, чем та, которая традиционно исследовалась в политэкономии.

С философской точки зрения кардинальное изменение объекта собственности в рассматриваемом периоде состоит в том, что наряду со штучными изделиями, производимыми ремесленниками, появились изделия массового производства; соответственно, наряду со способом штучного присвоения объектов собственности, появился совершенно новый способ, который реализовался в виде непрерывного процесса присвоения производимых объектов; фактически стали присваиваться не отдельные вещи, а непрерывно производимые потоки вещей; единичные объекты собственности, сохраняющие свое прежнее ("стационарное") значение только в сфере потребления, в сфере производства и обмена все более стали объединяться в потоки динамично функционирующей системы жизнеобеспечения общества. Таким образом, изменение количественных факторов производства и обмена обусловило коренные качественные изменения в восприятии как самих этих факторов, так и всей общественной системы. ⁶⁰

Соответственно, вещественная сущность объекта собственности, свойственная стационарному способу присвоения, все более стала уходить на второй план, уступая место стоимостной, экономической сущности этих объектов, свойственной динамическому способу присвоения. Эта трансформация реально выразилась в виде возникновения финансового капитала, в котором вещественная сущность объектов собственности кажется низведенной до абсолютно абстрактного уровня.

Другой крайностью этих преобразований является то, что одним из самых распространенных объектов собственности стала рабочая сила наемного рабочего.

Выше проведенное исследование изменений, произошедших в системе отношений собственности в связи с развитием новационной и инновационной деятельности, позволяет сделать следующий вывод: государственные научные общества, системы патентных законов, а также, законов, регламентирующих отношения между людьми по поводу авторских произведений, были созданы в качестве государственных систем стимулирования и развития соответствующей (новационной и инновационной) деятельности, которые (системы) были изначально предназначены для увеличения мощи государства, для повышения материальной обеспеченности всех государственных органов средствами освоения (в том числе и завоевания) мира и, в конечном счете, учитывая реальную историческую обстановку, для конкурентной борьбы с другими государствами по завоеванию новых колоний, а в дальнейшем, для успешного проведения неоколониальной политики. ⁶¹

К концу указанного исторического периода, который ориентировочно можно обозначить серединой XIX века, рассмотренные нами отношения, процессы и системы нашли отражение в общественном сознании в виде укоренившихся терминов "промышленная собственность", "литературная собственность", "патент", "изобретение", вместо первоначальных терминов "монополия" или "привилегия".

В связи с этим, следует обратить внимание, что в терминах "промышленная собственность" и "литературная собственность" не только отображены зоны действия названных систем, но уже четко обозначились жесткие притязания заинтересованных лиц на результаты инновационной деятельности. Но в этих терминах слово "собственность" выражает притязания заинтересованных лиц не на монопольное владение конкретным объектом, а, напротив, лишь особый принцип первичного присвоения новаций и инноваций, относящихся к производственной деятельности и к литературному творчеству, подразумевая, что после первичного присвоения новаций и инноваций, дальнейший коммерческий оборот данных изделий должен совершаться в рамках общепринятых отношений собственности.

Следующей ступенью развития данных систем является их распространение на международные отношения.

В 1883 году одиннадцать государств: Бельгия, Бразилия, Испания, Италия, Франция, Гватемала, Нидерланды, Португалия, Сальвадор, Сербия и Швейцария образовали Союз - 20 марта была подписана "Парижская конвенция по охране промышленной собственности". После вступления Парижской конвенции в силу в 1884 году к ней присоединились Великобритания, Тунис и Эквадор. Наряду с этим были заключены соответствующие сепаратные соглашения: Германия в 1883 году заключила договоры с Италией и Испанией, в 1891 году с Австро-Венгрией, в 1892 году со Швейцарией; Австрия в 1892 году заключила договор с Сербией.

На первый взгляд, это событие кажется не только исторически противоестественным, но и лишенным элементарного здравого смысла, нелогичным. В самом деле, почему жестко конкурирующие метрополии, такие как Франция, Англия, Испания, Португалия, пошли на создание заведомо долгосрочного, стратегического Союза? С другой стороны, что послужило причиной вхождения в этот Союз, наряду с лидирующими мировыми державами, таких государств как Бразилия - слабо развитая страна, колониальный статус которой был ликвидирован лишь в 1822 году, а освобождение рабов произошло в ней лишь в 1888 году, Гватемала и Сальвадор - экономически отсталые аграрные страны, которые до 1821 и 1822 года тоже были испанскими колониями, Тунис, находящийся в 80-е годы XIX века под совместным финансовым контролем Англии, Франции и Италии?

Другая "странность" вновь созданного союза состоит в том, что предметом общей заботы каждой из стран Союза было выбрано то, что, казалось бы, совершенно не касается любого второго государства, - "промышленная собственность", понимаемая в самом широком смысле, которая, в частных своих проявлениях, представляет собой, "например, вино, зерно, табачный лист, фрукты, скот, ископаемые, минеральные воды, пиво, цветы, мука". ⁶² Если учесть, кроме того, что "объектами охраны промышленной собственности являются патенты на изобретения, полезные модели, промышленные образцы..." [там же], охраняемые каждым отдельным государством, то невольно складывается впечатление, что в Парижской конвенции соединяется нечто несоединимое.

Чтобы понять суть происходившего выясним, насколько широко была распространена в то время изобретательская деятельность. По данным Энциклопедического словаря (Изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. С-Петербург. 1898 г. См. "Патенты на изобретения") вырисовывается следующее: (см. Таб. 5)

Данные таблицы 5 показывают, что деятельность по созданию изобретений и их патентованию уже тогда приобрела массовый характер и имела устойчивую тенденцию к расширению. Кроме того, очень важно отметить, что уровень развития патентной охраны изобретений соответствует могуществу страны, ее положению на мировой арене.

Таким образом, к моменту работы Парижской конвенции по охране промышленной собственности было очевидно, что государство может сохранить свое господство в мире при условии, что ему удастся удерживать лидирующие позиции не только в создании новых изобретений, но и в их патентной охране, действующей в как можно более обширном торгово-экономическом пространстве.

Кроме того, следует учесть еще один фактор. Как мы убедились, первыми промышленными изобретениями, кардинально повлиявшими на развитие общества, были средства производства (прялка, ткацкий станок и пр.), при этом продукт, производимый с помощью этих средств производства, оставался традиционным, т.е. не попадал в сферу изобретений.

К концу XIX века новационная деятельность распространилась уже на все материальные компоненты промышленного производства: изобретатели стали усовершенствовать не только машины, инструменты, приспособления, но и технологические процессы, способы применения этих средств, и, что особенно важно, продукцию промышленного производства, т.е. средства массового потребления. Как результат, на почве уже сформировавшихся потоков присвоения объектов собственности, произошло еще одно принципиальное изменение ситуации: произошло качественное перераспределение этих потоков между разными принципами присвоения. По мере того, как изобретениями становились изделия, производимые промышленностью, весь поток этих новых изделий стал присваиваться уже не по традиционному принципу, а с учетом тех ограничений, которые вводились патентной системой. Если же учесть и то, что изобретательская деятельность приобрела к концу XIX века массовый характер, то, следовательно, громадная доля потоков продукции, производимой промышленным производством, стала присваиваться не по традиционным принципам, а на основе принципов, заложенных в патентных законах государства.

И, наконец, необходимо учесть и то обстоятельство, что объективно происходящие процессы концентрации капиталов и соответствующее укрупнение производственных предприятий привели к появлению монополий, производительные мощности которых превышали потребности отдельной страны. ⁶³ Однако, за пределами своей страны все еще оставались отношения, свойственные стихийному (нерегулируемому) рынку, которые, как мы показали, не способствуют развитию производства и обмену новыми товарами. ⁶⁴

Таким образом, возникла объективная необходимость осознанно упорядочить межгосударственный рынок по отношению к инновационным достижениям, так же, как это было сделано внутри каждого государства.

Что же касается промышленно отсталых стран, то они объективно не имели необходимости для участия в Союзе. Конечно же, промышленно отсталые страны не могли пойти на такой шаг добровольно. Правительства бывших колоний, видимо, вынуждены были входить в Союз под давлением своих "опекунов".

Таким образом, межгосударственный Союз по охране промышленной собственности, наряду с обеспечением дальнейшего всестороннего развития промышленно преуспевающих стран, содержал в себе возможности эффективного осуществления неоколониальной политики, рассчитанной на долгосрочную перспективу.

Для управления своей деятельностью Парижский и Бернский союзы создали бюро (секретариаты), "которые уже в 1893 г. были объединены в единый орган, действующий в Швейцарии, который получил название "Объединенное международное бюро по охране интеллектуальной собственности" (БИРПИ)" [28, 51] . Название объединенного органа нисколько не претендовало, и не могло претендовать, ни на слияние указанных международных союзов, ни на слияние тех государственных систем, для обозначения которых использовались термины "промышленная собственность" и "авторские права", и тем более, оно не могло претендовать на слияние в одну сущность тех объектов, которые охранялись каждым из союзов - напротив, в данном случае был использован наиболее нейтральный, ничего не значащий термин "интеллектуальная собственность", внешне совпадающий с "промышленной собственностью", но допускающий подразумевать кроме нее и объекты "авторского права".

Таким образом, в конце XIX века термин "интеллектуальная собственность" обозначал не более чем абстрактную часть названия одного из совместных органов двух международных организаций.